Суд Владимирской области удовлетворил ходатайство об условно-досрочном освобождении скандально известной экс-начальницы департамента имущественных отношений Министерства обороны Евгении Васильевой. До конца срока ей оставалось два года, два месяца и 28 дней. Васильева покинула территорию женской колонии в поселке Головино. Хотя само, столь раннее, прошение об УДО вызвало нешуточный резонанс как в обществе, так и в среде специалистов – следователей и адвокатов.
На фоне этих событий новый виток обсуждений приобрела тема несовершенства действующего механизма получения УДО. Как сегодня обычные заключенные выходят досрочно на свободу? Действительно ли, условно-досрочное освобождение в колониях и тюрьмах стало настоящим бизнесом для администраций этих учреждений? И сколько сегодня стоит осужденному «скостить срок»? Об этом – в расследовании «Совершенно секретно».
Формально в деле Васильевой все по закону. Любой заключенный, отсидев полгода из срока, назначенного судом, имеет право на УДО. Васильева с ноября 2012 года находилась под домашним арестом. В начале мая этого года Пресненский суд Москвы признал ее виновной в махинациях с военным имуществом. Дал пять лет колонии общего режима, хотя гособвинение просило условный срок.
В июле Васильеву без шума и пыли отправили в колонию № 1 Владимирской области, где еще через месяц было подано прошение на условно-досрочное освобождение. А еще через несколько недель Судогодский районный суд в оперативном порядке это прошение удовлетворяет. Но что же тогда возмутило общественность? Во-первых, находясь под домашним арестом, обвиняемая в многомиллионных хищениях Евгения Васильева, не стесняясь, жила на широкую ногу.
В элитной квартире в Молочном переулке в непосредственной близости от Кремля экс-чиновницу обслуживала домработница, а по некоторым данным, даже личный повар и водитель. В свободное от ознакомления с материалами дела время ее видели в дорогих магазинах, она писала стихи и картины и даже участвовала в записи музыкального клипа.
Застегнутые на нежных руках бывшей высокопоставленной чиновницы наручники, казалось бы, вселили во многих надежду на неизбежность наказания. Но после ряда публикаций СМИ о подробностях жизни в камере СИЗО самой известной российской заключенной Васильева на несколько месяцев исчезла из поля зрения правозащитников. Только спустя две недели ее с трудом смогли отыскать во Владимирской колонии.
«У 97,9 процентов осужденных в России срок для УДО отсчитывается с момента прибытия его в колонию. Это железобетонная трактовка закона всех сотрудников воспитательных отделов, – рассказывает «Совершенно секретно» эксперт по защите прав заключенных Игорь Голендухин. – При этом к Васильевой применяют закон правильно. Но на практике ни одного другого – Иванова, Петрова, Сидорова – никогда не освободят из исправительного учреждения, если он пробыл там всего 1,5–2 месяца». Впрочем, дело не столько в сроках.
Процесс получения условно-досрочного освобождения для осужденных, их адвокатов и родственников давно превратился в крайне запутанный квест, причем весьма дорогостоящий.
Интернет-форумы пестрят сообщениями родственников заключенных, в которых они делятся своим горьким опытом и советами получения условно-досрочного освобождения. Вот лишь некоторые из них:
«Нам УДО еще ждать почти 5 лет, но… пробивала эту тему недавно. У нас такса такая – 100 тыс. рублей за 1 год (чем больше хочешь оставить по УДО, тем, соответственно, дороже). Актировка вообще заоблачных цен стоит –1,5–2 млн рублей (актировка – это специальная комиссия при исправительном учреждении, которая на основании медицинских показаний может вынести решение по заключенному о невозможности последнего находиться в местах лишения свободы. – Прим. ред.). И я вообще не могу понять, кому давать на УДО: от ИК (исправительная колония. – Прим. ред.) нужна положительная характеристика, а решение окончательное принимает судья.
Прокурор тоже задействован в процессе и может палки в колеса вставить. Читала, через адвоката такие дела решают, но опять же – как на него выйти и не попасть впросак? Проходимцев, которые воз и маленькую тележку пообещают и денежку возьмут, а в итоге кинут на раз-два, – выше крыши».
«Начинается все со внутренней комиссии в зоне, и если они его «топят» перед самим судом, то это говорит о том, что не хочет начальник ИК рисковать, что судья сейчас «случайно» поверит в его исправление. С кого хотят взять, с того берут. И обычно опера прекрасно знают, с кого сколько можно стрясти. Ведь для кого-то 100 штук за год нормально, а для кого-то и 50 за все – потолок. Сидящий в данной зоне не один год человек не может не знать хотя бы примерных расценок и к кому надо обратиться. Уходящие по УДО нередко «советуют», как лучше сделать.
И начинает «шебуршить» сам сидящий. Если все ровно, то подключаются родственники: записываются на прием, прозрачно намекают. А если администрация держит круговую оборону, то это первый знак, что что-то не так (либо мало предлагаете, либо сам зэк мордой не вышел или еще что-то). С судьей я как-то разговаривала, так он в открытую сказал, что, если администрация колонии категорически против досрочного освобождения, так ей виднее, и мы против не идем. Дел по УДО приходит стопка, нет времени вчитываться во все, беру верхнюю половину».
Эту информацию подтверждает Игорь Голендухин: «Существуют несколько вариантов взимания денег с человека за УДО и дальнейшее их прохождение по цепочке вверх. Один из вариантов, например, когда задействованы все. Условно говоря, деньги заносятся одному из активистов, дальше они идут к сотрудникам воспитательного отдела, а сотрудники воспитательного отдела продолжают нарезать дальше «колбаску» в прокуратуру и судьям.
Но нужно понимать, что отправной точкой всегда являются сотрудники колонии и характеристика осужденного, которую он получает в исправительном учреждении и в которой указывается – целесообразно применение УДО к этому человеку или нецелесообразно. Есть негласная средняя такса, а дальше идет индивидуализация. Есть человек, который сидит за мошенничество, и у него в приговоре 8, 10, 20, 100 млн рублей ущерба.
Соответственно, для него ценник возрастает. Если это очень простой и, скажем так, незаметный осужденный, то расценки значительно ниже. Суммы очень разнятся – где-то это 30–50 тысяч, а где-то счет идет на сотни тысяч рублей, а иногда доходят до миллиона».
Но, как и в любом деле, в бизнесе на УДО есть нюансы. Даже если из колонии приходит положительная характеристика, то на суде прокурор может выступить против, и тогда судья отказывает в прошении. Бывают случаи, когда и характеристика из колонии положительная, и взысканий у осужденного не было, и поощрений множество, но в положительной характеристике в конце приписка: «по выводам психолога условно-досрочное освобождение нецелесообразно». При этом сам осужденный мог никогда и не встречаться лично с данным психологом. Или эта встреча была в самом начале отбывания срока, и с ним проводились какие-то элементарные тесты.
В 2009 году постановлением пленума Верховного суда РФ под номером 8 в закон была внесена, на первый взгляд, мелкая, но, как оказалось, очень значительная поправка – учитывать мнение прокуратуры при решении об условно-досрочном освобождении. С этого момента, как отмечают адвокаты, представители прокуратуры начали активнее участвовать в рассмотрении дел по УДО. В основном прокурорские резолюции отрицательные и сводятся к нескольким тезисам – не соблюдена социальная справедливость, предусмотренная статьей 43 УК РФ, или у подавшего прошение слишком большой не отбытый срок.
«К сожалению, на сегодня «торговля УДО» – это наиболее распространенный вид коррупционного поведения в среде недобросовестных сотрудников ФСИН, – рассказывает «Совершенно секретно» основатель социальной сети «Гулагу.НЕТ» Владимир Осечкин. – Предатели интересов государственной службы и оборотни в погонах вместо настоящего исполнения наказания, основанного на букве закона и в духе справедливости, занимаются вымогательством и поборами с заключенных и их родственников. С учетом того, что судья при рассмотрении прошения об УДО изучает личное дело осужденного полностью, любой сотрудник колонии может как улучшить, так и ухудшить положение просителя.
Известны случаи, когда на лиц, отказавшихся платить мзду, фальсифицировались рапорты о якобы имевших место нарушениях правил внутреннего распорядка. В их досье вносились кляузы о не застегнутых пуговицах, курении в неположенном месте, отказе здороваться или делать зарядку. За первое такое незначительное нарушение накладывалось взыскание в виде выговора, но за повторное аналогичное нарушение уже человек водворялся в штрафной изолятор на 15 суток, и уже в личном деле ставилась отметка «злостный нарушитель ПВР» (правил внутреннего распорядка. – Прим. ред.), что уже само по себе ставило жирную точку в вопросе представления УДО.
С другой стороны, мы фиксируем случаи, когда осужденный прислуживал администрации, помогал вымогать деньги у других осужденных, бил и пытал тех, кто писал жалобы или отказывался идти на поводу у вымогателей, занимался другими незаконными действиями. И в его личном деле при этом были сфальсифицированные данные о нем как якобы о человеке, вставшем на путь исправления и имеющим поощрения и благодарности».
«У меня есть конкретные факты, – продолжает тему Игорь Голендухин, – когда у осужденного было 35 поощрений за 10 лет и каких-то два нарушения, когда он еще не был осужден, а находился в следственном изоляторе. И прокурор заявляет, а судья радостно поддерживает, что у этого человека, подавшего документы на УДО, нестабильное поведение».
Сводки о задержаниях высокопоставленных сотрудников тюрем и колоний, пойманных на вымогательствах денег с осужденных за УДО, лишний раз подтверждают факт – бизнес на УДО в системе ФСИН цветет буйным цветом. Только за 2015 год таких случаев, ставших достоянием общественности, десятки.
Так, в Ивановской области судят одного из руководителей регионального УФСИН 44-летнего Владимира Трушкова. По данным следствия, в ноябре 2011 года Трушков через адвоката и сотрудника УФСИН получил от одного из осужденных взятку в размере 1 млн рублей за обеспечение его безопасности и общее покровительство. За эту сумму он, в частности, пообещал предоставить заключенному положительную характеристику для условно-досрочного освобождения, поселил его в бытовке на территории хозяйственной зоны колонии, а не в общежитии для осужденных, а также разрешил ему пользоваться сотовым телефоном. Как выяснилось позже, полученный миллион был первым траншем. Всего же сотрудник ивановского УФСИН запросил с осужденного 2 млн.
В Омской области вынесен приговор работнику исправительной колонии Сергею Трилю. Судом установлено, что с октября 2012 года по апрель 2013 года Триль ежемесячно получал от 30 до 100 тыс. рублей от одного из осужденных за свое покровительство. Всего супруга и друг заключенного передали ему около 250 тыс. рублей. В феврале 2013 года Триль потребовал от мужчины еще 300 тыс. рублей за помощь в условно-досрочном освобождении. Осужденный, освободившись по УДО, сразу же обратился в правоохранительные органы с заявлением. После проверки Сергей Триль был уволен из колонии. А суд приговорил его к семи годам и шести месяцам колонии строгого режима.
Но, пожалуй, самый крупный скандал произошел в Татарстане. Оперативники ФСБ задержали сразу семерых офицеров республиканского УФСИН. По оперативным данным, все задержанные получали взятки за предоставление условно-досрочных освобождений, организацию длительных свиданий с заключенными и облегчение режима содержания. Сумма взяток составляла от 5 до 150 тыс. рублей.
Преступления, фигурантами которых стали офицеры УФСИН, совершались с 2013 по 2014 год. Не избежали наказания и заключенные колонии, участвовавшие в коррупционных схемах – они также были привлечены к ответственности.
По словам Игоря Голендухина, в пенитенциарных заведениях Татарстана действует четкая и хорошо отработанная схема вымогательств.
«Платить нужно за все, – утверждает он. – Хочешь уйти на УДО – плати 100–150 тыс. рублей, мечтаешь о свидании – тоже решаемо, даже если оно не положено. Ценник гуляет по разным колониям, но в среднем свидание стоит от 3 до 7 тыс. рублей. Свидание с заключенным, не являющимся родственником, – причем длительное, на трое суток, – тоже возможно. Но это уже дороже: 15–70 тыс. рублей. Такие цифры нам называли родственники осужденных».
Меню сайта